Генрих Гацура - Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице]
Сергей откинулся на спинку стула и сказал:
— Не может быть. Я не верю, что Вакулов погиб.
— Не верите? — Следователь подошел к стоявшему на отдельном столике телевизору и включил его. — Смотрите сами.
На экране появилась заставка «Вестей», а затем диктор.
— Как мы вам уже сообщали, вертолеты террористов, которые захватили ракетную базу, по неизвестной причине взорвались в воздухе через сорок минут полета. На месте аварии продолжаются поиски мешков с деньгами, полученными в виде выкупа, но до сих пор не найдено ни одного клочка, хотя бы отдаленно напоминающего долларовую банкноту.
— Вот такие дела. — Следователь выключил телевизор, — Теперь верите?
— Но, поверьте и вы мне, — Сергей сложил руки на груди, — я совершенно не подозревал, что замышляет Вакулов.
— Вакулов, Вакулов. Забудьте об этом человеке. Его никогда не было и нет.
— Товарищ следователь, — сказал молчавший все это время «адвокат», — вы же видите, что мой подзащитный совершенно не виновен. Он и не подозревал, что готовится за его спиной. Отпустите его, он больше не будет. Возможно, он вам даже сможет быть полезен.
— Отпустить? Как я могу? Под нашими окнами стоят сотни тысяч людей и требуют найти и отдать под суд организаторов этого гнусного преступления.
— Да какой из него организатор, — развел пухленькими ручками «адвокат».
У Николаева, если бы не идиотизм этой ситуации и сурово смотревший со стены портрет Феликса Эдмундовича, было полное ощущение того, что здесь разыгрывается какой-то жалкий фарс.
— Хорошо, если вы считаете, что он здесь ни при чем, скажите это им. — Следователь подошел к окну и распахнул его. В кабинет сразу ворвался гул толпы. — Вы тоже полюбуйтесь на дело своих рук.
Сергей подошел и выглянул наружу.
Зрелище было впечатляющее. Вся площадь перед «Детским миром» была запружена народом. Люди держали в руках какие-то разноцветные транспаранты и портреты, как показалось Николаеву, Сталина. Некоторые стояли на бронетранспортерах и башнях танков и, размахивая кумачовыми флагами, скандировали:
— Дзержинского! Дзержинского!..
Следователь закрыл окно и повернулся к Николаеву:
— Ну, что вы теперь можете сказать в свое оправдание?
— Я почему-то думал, что окна в здании комитета не открываются.
Следователь и «адвокат» как-то странно и растерянно переглянулись. Толстяк кашлянул в кулак и вновь «вступился» за своего подопечного:
— Да отпустите вы его, он больше не будет. Дайте подписать бумаги о неразглашении, и покончим с этим делом. Все равно он теперь никуда от вас не денется.
— Ладно, — следователь нахмурил брови и взял со стола какие-то бумаги, — беру этот грех на себя. Подпишите вот здесь, здесь и здесь. Когда будет нужно, мы вас вызовем. И впредь, товарищ литератор, прежде чем чего-либо написать, хорошенько подумайте, чем это может закончиться для страны. Ведь вы сами когда-то работали и правоохранительных органах.
— Вот-вот, — поддакнул «адвокат», назидательно подняв указательный палец. — Это хорошо, что закончилось только военным положением в стране, а если б — ядерной войной во всем мире? Вам надо больше советоваться со старшими товарищами.
— Что это? — спросил Николаев, подмахнув листы.
— Протокол допроса и подписка о невыезде, — ответил следователь и нажал вмонтированную в стол кнопку.
Едва он это сделал, как дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился охранник.
— Проводите товарища на выход.
Только на улице, выбравшись из плотного кольца стоявших вокруг здания бывшего Комитета государственной безопасности бронетранспортеров, танков и толпы людей, размахивающих красными стягами, у Сергея промелькнула мысль: «Какой может быть протокол допроса, если никто его не вел?», но она тут же исчезла при одном воспоминании о ванной, постели и долгожданной, пусть хоть такой, но Свободе!
Метро не работало. Николаев перешел на другую сторону площади, по которой сейчас, вероятно, в связи с введением военного положения, не было никакого движения транспорта, и направился в сторону Кремля. Здесь народу было поменьше, в основном облаченные в бронежилеты солдаты. Откуда-то издалека доносились редкие автоматные очереди. Никто не обращал на Сергея никакого внимания, похоже, то счастливое выражение, что застыло у него на лице после того как его отпустили на волю, служило Николаеву лучшим пропуском.
Подходы к Красной площади были перекрыты бронетранспортерами, и Сергею пришлось свернуть в сторону гостиницы «Россия». Переходя Ильинку, он даже не заметил, откуда выскочила на полном ходу эта черная «Волга», и лишь в последнее мгновение увидел сидящего рядом с водителем Вакулова.
«Да как же это?» — зажмурив глаза, успел подумать Сергей, прежде чем представить себе, как его отброшенное страшным ударом, неестественно изогнувшееся тело рухнет на бровку тротуара.
Раздался скрип тормозов и резкий голос Вакулова:
— Ну, ты долго будешь так стоять, разинув рот?
Чья-то сильная рука буквально втащила Николаева в машину. Хлопнула дверца, «Волга» рванула с места, и только после этого Сергей отважился открыть глаза. Он полулежал на заднем сиденье.
— Куда? — спросил, как всегда невозмутимый, Григорий.
— В аэропорт, к Серегину, — Алексей повернулся к Николаеву. — Мы тут придержали один транзитный рейс.
— Вот скотина! — вдруг взорвался Николаев. — Что ты еще хочешь? Обещал мне «Оскара», а сам подвел под монастырь? Знаешь, откуда я иду?
— Знаю, не только откуда, но и куда. Только почему без белых тапочек? Щенок! — Вакулов вынул из кармана коричневый конверт и раскрыл его. В нем лежала толстая пачка стодолларовых купюр и еще куча каких-то разноцветных бумажек. — Как договаривались, здесь десять тысяч долларов и около трехсот тысяч французских франков. Все, что успел наменять.
— Зачем мне франки?
— Ты что, не понял? Ты сейчас садишься в самолет и летишь в Париж.
— Вакулов, езжай сам, куда хочешь. С меня довольно. Мне надоели ваши политические хохмочки. Мое единственное желание сейчас — прийти домой, залезть под душ и завалиться спать.
— Конечно. И никогда не проснуться. Ты что, не понял? Ты — труп. Тебя уже нет.
— Скотина! То же самое мне сказали в одном заведении про тебя. Слышишь, отвези меня домой. У меня там рукописи, недописанная повесть. Отвези. Я очень устал. У меня нет даже сил набить тебе морду, — Николаев откинулся на сиденье и закрыл глаза.
— Успокойся, — оттопыренный средний палец левой руки Вакулова вдруг оказался под кадыком у Сергея и надавил на горло. — Там не осталось ни одной твоей бумажки. Ты сейчас без единого документа, подтверждающего твою личность, нажравшись до потери сознания и переходя улицу в неположенном месте, попал под машину, которая благополучно скрылась с места происшествия.
— Отпусти, — прохрипел Сергей.
Алексей убрал палец, и Николаев, судорожно вздохнув, спросил:
— Чего ты хочешь? Что тебе еще надо?
— Чтобы ты меня выслушал. Первым делом переоденься, — Вакулов показал на лежавший на заднем сиденье костюм и рубашку, — а то от тебя несет за версту. Давай, быстро. У нас не так много времени.
— На что ты намекаешь? — спросил Сергей, стягивая через голову рубашку.
— Первое — тебя ждет самолет. Второе — есть достаточное количество людей, которые не хотели бы видеть тебя на этом свете.
— А как же ты?
— Я слишком высоко взобрался и могу позволить себе такую роскошь.
— Что у тебя общего с этими людьми?
— Ты лучше поменьше спрашивай, а побыстрей переодевайся. Не забудь сменить туфли и носки. Скоро пост ГАИ.
Николаев натянул брюки и надел пиджак.
— Поправь галстук. Теперь можешь расслабиться, — сказал Вакулов и вытащил пачку «Мальборо».
Николаев взял сигарету, руки его дрожали. Только сейчас, переодевшись во все новое и чистое, он почувствовал, как хрупка и коротка человеческая жизнь. В памяти почему-то всплыла фраза: «если она не умеет себя защитить». Черт, где он ее уже слышал?
— Так вот, слушай меня, — Алексей щелкнул зажигалкой и поднес огонек Сергею. — Ты прилетишь в Париж, там тебя встретит один человек.
— Вакулов, ты можешь объяснить, что здесь происходит?
— Прилетишь в Париж и прочтешь в газетах.
Николаев провел ладонями по лицу и спросил:
— Как я могу туда попасть, если у меня нет ни одного документа?
— Наконец-то ты начинаешь мыслить логически. — Вакулов достал из кармана толстый бумажник и открыл его. — Здесь все твои документы, фотографии родных, визитные и пластиковые карточки. Запомни, твоя новая фамилия Хельмут Шредер. Ты — австрияк, но родился в Западном Берлине. У тебя есть дом в Кёльне и зарегистрированная на твое имя фирма, занимающаяся рекламой, но ты там практически не появляешься, потому что всеми делами занимается твоя бывшая жена. Вот ее фото.
